Пропажа государственной важности [litres] - Алекс Монт

квартирой, где он постоянно проживает. Вот вам и причина, отчего ее связь с герцогом оставалась в тайне. Полагаю, мы бы до сих пор оставались в неведении, коли б его высочество не объявил о своем желании непременно на ней жениться, — лицо шефа жандармов посуровело. — Одно вице-канцлеру в утешение, что он все ж таки не обманутый муж, кем изволит быть месье Акинфиев. Министр первым наставил тому рога, а уж потом и герцог изволил обойтись с князем подобным манером. Впрочем, могу предположить, что, на момент их знакомства, его высочество не знал, что Акинфиева состоит в интимной связи с князем. Самое лучшее, чтобы Горчаков устроил ей развод с мужем, а после, женился б на ней сам. Убежден, он до сей поры страстно любит ее, отчего и продолжает терпеть в своем доме. Мадам не прочь развестись, но вот выйти за министра может и не пожелать. Отныне ее мысли всецело занимает молодой и красивый принц, а не старик вице-канцлер. Да и сам Горчаков, узнав соперника, скорее отступится и не станет препятствовать герцогу избрать свой жребий. Смирившись с поражением и побуждаемый благородными намерениями, он может помочь Акинфиевой соединиться с герцогом, выправив ей заграничный паспорт от своего ведомства. Подобный исход весьма нежелателен и тревожит государя. Акинфиева обещала его величеству не ездить на выставку в Париж, где сейчас находится предмет ее вожделений, однако заверения оных особ не многого стоят, — предельно откровенно, без экивоков и прикрас, поделился тайнами большого света и собственным видением проблемы Шувалов.

— Неужели вице-канцлер осмелится выдать ей заграничный паспорт, зная умонастроения государя? — поразился царящими при дворе порядкам Чаров.

— Может, конечно, и не осмелится, хотя… — Шувалов призадумался на секунду, — император запретил мне указывать министру на крайнюю нежелательность подобного шага, — в сердцах посетовал на решение царя шеф жандармов.

— А как, собственно, вышло, что госпожа Акинфиева представлена ко двору? — Чаров никак не мог взять в толк всю абсурдность происходящего.

— По прошлому году князь выхлопотал чин камер-юнкера ее мужу. Причем сделал это всеми правдами и неправдами, потому как господин Акинфиев состоял на ту пору в незначительном чине губернского секретаря. Полагаю, делу помогло другое важное обстоятельство: будучи богатым помещиком в Покрове, тот был избран уездным предводителем дворянства. Да и Владимирский губернатор весьма о нем похвального мнения, — с ядовитой усмешкой пояснял Шувалов. — Впрочем, это — уже история. Главное, помните! — граф доверительно посмотрел на Сергея и, убедившись, что рядом никого нет, произнес, — император не желает этой связи, а матушка герцога, великая княгиня Мария Николаевна, та просто в ужасе! — излишне эмоционально вымолвил шеф жандармов. — Брак с Акинфиевой ее сына, внука императора Николая и любимого племянника нынешнего государя, сломает ему жизнь. Женившись на ней за границей, если духовная консистория даст ей развод, герцог не сможет жить в России и будет определенно изгнан из императорского дома. Расстроив этот брак, вы окажете неоценимую услугу Государю и Отечеству, не говоря уже об ослепленном страстью герцоге, — патетически высокопарно закончил тираду Шувалов и, отпустив Чарова, отправился танцевать.

Прогремев по брусчатке Английской набережной, коляска взлетела на Николаевский мост и через считанные минуты поравнялась со Спасо-Андреевским собором и церковью Трех Святителей, после чего запряженные в нее рысаки пошли шагом. «Тпру-у-у!» — натянул вожжи извозчик, и лошади встали по четной стороне улицы, возле запертых ворот аккуратного трехэтажного дома.

Выбравшись из экипажа, Чаров обнаружил, что цилиндр и лайковые перчатки он позабыл у Горчакова в МИДе. Если перчаток ему было не жаль, то потеря новомодного, сшитого по аглицким лекалам, цилиндра, была огорчительна и досадна. «Завтра, вернее, уж сегодня, — мысленно поправил себя он, — надобно заскочить на Дворцовую и спросить у прислуги», — нетерпеливо звоня в сонетку дворницкой, размышлял кутавшийся в плащ, озябший на промозглом ветру Сергей. Несмотря на начало мая, в Петербурге стояла ноябрьская погода. Лед висел в воздухе. Набухшие почки не желали распускаться, а голые сучья почерневших деревьев навевали на сердце тревожащую тоску. Белое сияние луны мешалось с тусклой желтизной фонарного отсвета, возбуждая чувство щемящей неприкаянности и смутного страха. Зарождавшийся день обещал быть холодным и хмурым.

Пробудившись в восьмом часу стараниями слуги Прохора, Чаров вспомнил о позабытом цилиндре и поспешил умываться. Облачившись в форменный мундир судебного ведомства, он вспомнил, что следует сменить петлицы в соответствии с его новым чином коллежского асессора. «Только надобно сперва на Литейный съездить, да убедиться, что указ всамделишно вышел», — с этой мыслью он выбрался из дому, прихватив футляр для цилиндра. Сильный порыв ветра с Невы ударил ему в лицо, чуть не сбив с головы фуражку. То и дело хватаясь за козырек, он добрел до Большого проспекта, где запрыгнул в отъезжавшую конку и спустя четверть часа был на Дворцовой.

Не найдя швейцара в вестибюле, он поднялся на второй этаж, где опять же никого не застал. «Сдается мне, еще слишком рано», — подумал он, доставая из кармана золоченый брегет и оглядывая пустую приемную. Не успел он открыть крышку, как из кабинета министра выбежала горничная с пунцовым лицом и заплаканными глазами. «Определенно, здесь что-то произошло», — тревожное чувство охватило молодого человека, и он решительно вошел в открытые настежь двери, возле которых деловито возился мастеровой весьма суровой наружности.

Ящики письменного стола в кабинете были выдвинуты, бумаги, взятые из них, свалены на его зеленом сукне, сам министр в печальной растерянности понуро сидел в отодвинутом в сторону кресле. Чуть поодаль от него, с сумрачной миной, возвышался тайный советник Гумберт и нервно теребил пальцами оконную драпировку. Заметив появившегося в кабинете Чарова, он недоуменно воззрился на него.

— Прошу великодушно меня простить, но ни в вестибюле, ни в приемной никого не было, и я осмелился обеспокоить ваши… — начал свою речь он, как был прерван тайным советником.

— Господин судебный следователь, если не ошибаюсь, — Гумберт сразу вспомнил его.

— Он самый, ваше превосходительство. Старший следователь Окружного суда коллежский асессор Чаров. Вчера имел честь быть приглашенным, и…, по забывчивости, оставил в гардеробе цилиндр, — с извиняющимся лицом он кивнул на футляр. — Неловко говорить о подобной чепухе, мне бы со швейцаром потолковать…

— Он отослан, горничную спросите, — неопределенно махнул рукой Гумберт и уставился в окно, показывая всем своим видом, что молодой человек появился довольно некстати.

— Как отыщите свой цилиндр, сделайте милость, зайдите к нам на минуту. И не сочтите за труд, задерните входную портьеру, — глухим, надтреснутым голосом бросил ему вслед Горчаков, неожиданно выйдя из ступора.

Гумберт недоуменно посмотрел на патрона в ожидании разъяснений.

— Палицын здесь? — блеснув стеклами очков, заметно бодрее, поинтересовался министр.

— Еще копается! Много переводить пришлось на японский, а он покамест